Какое интересное стечение обстоятельств, однако. Ведь и правда, выжившие после крушения могли вообще не найти эту записку. И что тогда? Как долго в таком случае продолжалась бы эта запутанная и страшная игра? Да, она еще не закончена. Никто не знает, что будет дальше. Но ясно одно – «островитяне», кажется, нашли ответ на загадки и вопросы, которые мучили их с самого первого дня. Только вот… Что, если и Салли, и записка тоже подстроены, тоже часть плана? Черт разберет вообще. Будет не удивительно, если окажется, что на самом деле вся эта компания озлобленных и испуганных людей находится в коме в каком-нибудь научно-исследовательском центре, а все происходящее – искусственно вызванная иллюзия ради эксперимента. Ну а что, в наш век инновационных технологий можно любого подвоха ожидать.
Эрика больше ничего не говорила. Не спрашивала, не делилась своими мыслями. Она просто наблюдала за действиями Радослава, щурилась от бликов яркого солнца и чувствовала, как оно все сильнее и сильнее припекает темную макушку. Руки стали понемногу затекать, а песок, прилипший к телу, раздражал, но это не то, на что следовало обращать пристальное внимание.
Не сказать, что Далтон была трусихой, тем более после всего того, что пришлось увидеть на острове, но кровь есть кровь. Вспомнить хотя бы тот инцидент в шлюпке, когда девушка обратила внимание на свою порезанную ладонь и чуть не нырнула в воду, едва не потеряв сознание. Так что сейчас она была вынуждена на несколько мгновений отвернуться, дабы не видеть, как Слав проводит острием ножа по коже Сократа. Хотя обзор был не такой уж и хороший, чтобы разглядеть подробности.
Вновь подняв глаза, Эрика едва заметно покачала головой, услышав слова грека. Оценивать его поступок, наверное, не стоит, потому что правда у каждого своя. Дальнейший путь тоже каждый выбирает сам. В какой-то степени Сократ молодец, несмотря ни на что стоит на своем. Понимает, конечно, что и так, и так смерть уже дышит в затылок, но все же не желает делиться тем, что известно ему одному. Упрямство, безумство или что-то иное – какая теперь разница. Если он готов страдать за свои принципы, его право.

Запахло жареным мясом, а Сократ кричал от боли. Он знал, что так будет, знал, что Слав готов далеко зайти. Но от знания не становилось легче, а он хоть и был сильным человеком, но не настолько.
- В игре только одно правило, - сквозь зубы выдавил он. По лицу пот стекал ручьями, смешиваясь с кровью. – Выжить должны трое. Пока на острове больше людей, выбраться отсюда нельзя.
Слав убрал нож, но боль не ушла, лишь перестала нарастать. Сократ тяжело дышал и смотрел в глаза сербу. Светлые, ничего не выражающие, равнодушные глаза убийцы. Понадобилось бы – Сократ легко оказался бы на месте Слава.
- В 2006 году наш самолет разбился, и мы провели здесь две недели, - он медленно, размеренно, по памяти произнес слова, будто бы заученные однажды и теперь навечно запечатанные в его памяти. Суть его рассказала сводилась к следующему.
Группа молодых людей, занятых в индустрии развлечений Лас-Вегаса, как-то решили, что их самым богатым клиентам нужно нечто особенное. За то, чтобы развеять скуку, кое-кто готов платить, и платить много.
И они придумали верный способ избавиться от скуки и заново почувствовать вкус жизни – начать этой жизнью рисковать. По-настоящему. Без страховок. Так уж устроен человек: жизнь обретает свое истинное значение только на грани смерти… Особенно если эта жизнь – чужая.
«Организаторы» нашли спонсора и приготовили нелегальный тотализатор — «Игру». Новейшее реалити-шоу сразу нашло своих зрителей, а участники… об участниках тоже позаботились.
Суть игры проста: несколько людей оказываются на острове, с которого им не сбежать собственными силами. Любое их движение будет увидено, любое слово – услышано. Выбраться с острова смогут только три человека. Остальные должны умереть.
Идея была в том, что всегда найдется самый сильный, самый умный или самый хитрый человек, который будет готов пожертвовать остальными ради своей жизни. Особенно если других способов спастись нет.
Люди в игре делились на три категории: игроки, мясо и тюремщики.
Игроки – те, на кого была сделана ставка. За их победу кое-кто получил бы большую сумму денег, ведь они – звезды этого шоу. Игроком мог оказаться любой, но о том, кто игрок, знали только организаторы и зрители.
Мясо – остальные люди. Они не представляли денежного интереса для зрителей, но и они могли победить в игре.  Трое выживших помимо спасения получили деньги, и чем меньше среди них было бы игроков, тем больше оказалась бы сумма.
Но на острове был еще кое-кто. Этих людей в игре принято называть тюремщиками: они управляли игрой, манипулировали участниками и подталкивали действие на острове.
Весь остров просматривался и прослушивался с помощью современной аппаратуры.
- Первых, кто обнаружил ее, тюремщики убили.
Сократ усмехнулся. За время своего рассказа он смотрел только но Слава и не поворачивал голову к девушкам.
- Когда мы узнали об игре, в первое время она возмутила нас. Мы решили не поддаваться: если мы будем держаться вместе, помощь рано или поздно поспеет. Но дни шли, и в голову начинали закрадываться сомнения. Ты смотрел на соседа, на друга или напарника и думал: а вдруг он? вдруг он уже решил убить меня? В каждом поступке, в каждом слове мы видели признак измены, признак того, что этот человек – тюремщик.
Он сглотнул. Безумно хотелось пить. Но просить воды он не собирался.
- Когда началась резня, песок на пляже был на несколько сантиметров пропитан кровью.

С Эрикой проблем не было – она вела себя тихо, сидела на одном месте и не пыталась ничего предпринять. Джин даже немного удивилась – она ожидала хоть какого-то сопротивления, хотя бы попытки освободиться. Окажись она на месте Эрики, а Слав – на месте Сократа, все было бы иначе. Совсем иначе.
Но каждый был на месте, где заслуживал быть… Заслуживал ли? В последние минуты Джин начало казаться, что нет. Крики боли, раскаленный металл – и равнодушное до шока лицо Слава, устроившего пытку. Он предупреждал ее, что все будет взаправду и всерьез и что она не должна вмешиваться, но… Джин в голову начали закрадываться мысли: а правильно ли они поступают? Стоит ли игра свеч? Она уже была готова что-то сделать, как Сократ сдался и заговорил. И то, что он рассказал, отбило у Джин все желание что-то делать для этого ублюдка. Черт возьми, да она была готова своими руками запихать раскаленный добела нож ему в задницу!
Мы – просто крысы на крысиных бегах. Кто-то сделал это со мной, и он должен пострадать.
- Бессовестная мразь! – Джин поднялась на ноги и пошла к мужчинам. На удивление ярость не застилала ей глаза и она не собиралась избить Сократа до потери пульса. Другое, кардинально противоположное чувство руководило ею: холодная уверенность. Теперь, когда правда открылась (какой бы ужасной она ни была), Джин нечего бояться. Правила прояснились, и если уж из-за Сократа она должна играть, то по ним.
- Ты позволил нам оказаться на лайнере и на острове, никого не предупредил. Все, что здесь произошло – твоя вина. Я хочу только знать, зачем ты вернулся сам. Это какое-то извращение? Или тебе действительно по кайфу участвовать во всем этом?
Она хмуро смотрела на грека, который, похоже, решил, что сказал достаточно – и теперь молчал. Чтобы вдохновить его, поняла Джин, придется прибегнуть к уже испробованному методу. Она засунула два пальца в обожженную рану и начала медленно вращать их там.
- Почему ты вернулся? И, блядь, не вздумай говорить, что у тебя не было выбора!

Что может быть хуже убийцы, хладнокровно пытающего тебя? Разве что его безбашенная подружка, делающая то же самое, но отнюдь не так хладнокровно. Сократ взвыл от боли, когда она засунула в свежую рану пальцы – ощущение было такое, будто сквозь него пропустили железный прут.
- Почему ты вернулся? – У меня просто не было выбора. – И, блядь, не вздумай говорить, что у тебя не было выбора!
От боли он не сообразил, что кусает свою губу – и только когда по подбородку потекла горячая кровь, расцепил зубы. Полумутным взглядом он смотрел на Джин – от боли сознание уже не было таким чистым, и различать, что говорить стоит,  а что нет, стало непросто.
Вмешался Слав.
- Говори, я не смогу удерживать праведный гнев долго, - слово «праведный» покоробило Сократа.
- Праведный гнев? Называть одного из нас праведником – все равно что считать, будто люди могут сами собой падать за борт… как Кейн. Или Нил Маршалл, - он произнес это тихо, будничным тоном, будто обращался сам к себе.
- Меня заставили вернуться на остров. У них были… хм, доводы. То, что вы со мной делаете – цветочки по сравнению с тем, что сделал бы со мной он, если бы я предупредил пассажиров о крушении. Нил Маршалл предпочел покончить с собой, когда служба безопасности вычислила его.
Предупреждая обязательно последующий за его словами вопрос, а значит – пытки, Сократ продолжил:
- Я говорю о распорядителе игры. Он нашел меня месяц назад и заставил стать тюремщиком. Сначала я думал, что он блефует и мне легко удастся отделаться от него. Но когда он убил Камиллу Крэйг… Там, в электрогенераторной на лайнере, он копался в механизме – он ведь какой-то технический гений или вроде того – она неожиданно увидела это и будто бы все поняла.
Сократ горько усмехнулся. Даже он тогда растерялся, а тот схватил первое, что попалось под руку, и раскроил ей череп. А потом – просто закончил начатое. И они ушли. Сократ очень хорошо помнил, что именно тогда почувствовал: все снова началось. По-настоящему.
- На острове ко мне вернулись сомнения. Все было не так, как в прошлый раз. Я не нашел ни одной камеры – а ведь я знаю, где искать. И остальные тюремщики… я не смог вычислить ни одного. И я спрашивал себя: если это не игра, то что? Не мог же мальчишка в одиночку затопить целый лайнер.

Кто ты, Джин Сиберг? Убийца, жертва или простой человек, оказавшийся в плохом месте в неудачное время? Джин не задавала себе вопросов. Она вообще редко спрашивала себя о том, что касалось ее судьбы. Кем бы она была, если бы в один день не познакомилась с Тайлером? Обычной наркоманкой? Жертвой социального строя? Женщиной из тату-салона, которую в один день пристрелит ее же собственный парень?
И если есть хоть малейшая вероятность того, что мы проживаем несколько параллельных жизней, возможно ли, что в той, другой жизни, она была бы знакома со Славом? И как объяснить это чувство, будто она знала его задолго до этого? И способен ли человек чувствовать то, что чувствовала сейчас она?
Джин стояла над Сократом, сжимая в руке нож. Слишком много вопросов вертелось в ее голове. Но был важен лишь один.
Возможно ли ненавидеть человека настолько, чтобы убить его?
Она не ненавидела Кейна, и уж точно – Томера. Оправданием их смертям служила случайность, стечение событий. Если бы у Джин была возможность все изменить – она бы изменила. Но Сократ – другое дело. Вещи, которые он рассказывал, были поистине ужасны. Никто не имеет права так поступать с людьми. Обрекать их на страдания ради развлечения. Она слишком хорошо представляла это – песок, пропитанный кровью.
Нет, она не могла. Как бы ни была сильна ее любовь к Славу, были вещи сильнее. Или страх. Или слабость. Если честно, ей было все равно.
До этого, когда она услышала имя Паркера – точнее, слова «Не мог же мальчишка в одиночку затопить целый лайнер», она чувствовала, будто готова убить Сократа, просто разорвать на части. Потому, что и он тоже оказался пешкой в чужой игре. Потому, что не нашел в себе какой-то смелости – пойти против мальчишки, подростка, решившего поиграть в Бога.
Блядь, ты же взрослый человек!
…Джин опустилась на одно колено рядом с истекающим кровью Сократом. Казалось, он сейчас умрет сам, без ее помощи. Короткий взгляд назад – на Слава. Он слишком занят, чтобы что-то заподозрить.
Я сделаю то, что должен был сделать ты. Я не убью.
Его глаза был неправдоподобно голубыми. Казалось, этот человек понимал все, что творится у нее в душе. Джин знала, чем сейчас занят Слав – появление Валерии почему-то не удивило ее, - и старалась не замечать этого.
Никаких пафосных речей, никакого емкого последнего слова, как это бывает в кинофильмах. Джин просто размазала кровь Сократа по ножу, после чего поднялась и пошла к Славу. Она старалась не смотреть на месиво вместо лица Леры и тело Эрики, в голове звучал голос, призывавший отстраниться. Ей впервые стало страшно находиться рядом со Славом. Он впервые предстал убийцей. Не защитником от насильника, не случайным свидетелем ее собственного преступления. Хладнокровный убийца, действующий быстро и точно. Знала ли она раньше о нем? Да. Понимала ли? Кажется, нет, только сейчас начала.
Где-то внутри, на уровне желудка, все похолодело. Ей было более чем не по себе, но Джин старалась не подавать вида. А если Слав что-то заметит – пусть списывает на якобы убийство Сократа.
Слав взял ее за руку, и Джин пришлось призвать все свои моральные силы на то, чтоб сжать его пальцы в ответ. Она шла за ним так, будто ее ноги погружались в песок по колено. Если бы у нее была возможность остаться на пляже с двумя трупами и умирающим Сократом, она бы предпочла остаться, но не идти с ним в джунгли. А в голове вертелся вопрос, который Джин должна была задать в первую очередь. Как просто и очевидно.
Раз ты наемный убийца, то ради чьего убийства тебя наняли?
Она оглянулась на пляж. Никто никогда не знает, что здесь случилось. Некому будет узнавать.

>>> Джунгли

И все-таки люди продолжали его удивлять. После всего, что с Сократом сделали, как над ним издевались и сколько боли ему причинили, казалось бы, его смерть станет логическим завершением истории. Злодей останется злодеем до конца. И в отношении Слава это так и было - Сократ слышал крики сбоку, внутри все похолодело, когда Эрика оказалась мертва.
Мертва.
Сколько их здесь было, мертвых, знакомых и нет, чужих и ставших родными. Они взывали из могил, шептали его голос в тишине вечности, и только одного голоса не было в этом хоре. Салли Бергман. Все из-за нее.
И что помешало Джин Сиберг перерезать ему горло ножом, который дал серб? Неужели осталась грань, которую она не могла перейти? Сократ ставил на это, а не на слабость и страх. Все-таки человечество можно спасти, и он надеялся, что люди на острове - не исключение.
Помимо этого он был умен, и подыграл Джин. Когда она, не сказав ни слова - а зачем? все и так было понятно, - ушла от Сократа, он закрыл глаза и притворился мертвым. Мысленно Сократ начал считать, на двадцати он бы открыл глаза и попытался встать. Но внезапное головокружение, тяжесть где-то в задней части головы, неожиданно будто бы выключили его. Он потерял слишком много крови.
Это было странное состояние полусна-полуяви. Ему виделись улицы Нью-Йорка, холодный дождь. Он ненавидел песок, ненавидел природу и все, что связано с этим островом. Он видел, что границы жизни и смерти условны, что его существование простирается дальше физического тела. Он верил, что смерть - это всего лишь врата: когда они закрываются, открываются другие. И за ними будет стоять Она, ожидая его. Существует другой, лучший мир, и в нем они обязательно встретятся.
И видение этого мира было так близко к нему, что когда Сократ открыл глаза, потревоженный чем-то, он не сразу понял, что до сих пор на острове. Безумно хотелось пить, и казалось, будто его горло засыпали раскаленным песком. Он не мог пошевелиться и не чувствовал своих конечностей. Он с трудом повернул голову и увидел живого человека на пляже. Белые волосы. Высокая. Он разбирал черты лица, но не мог ее узнать, слишком слаб был, слишком затуманен рассудок. Сократ вздохнул, пытаясь привлечь ее внимание. Он внимательно смотрел на женщину - это было единственное, что он мог сделать, чтоб она подошла. И когда она оказалась рядом, Сократ попытался заговорить, настолько тихо, что она могла бы расслышать его слова, только если бы наклонилась к самым губам. Он сказал лишь две фразы, которые прозвучали одной:
- Она жива в могиле Джека.
Что означало: "Она не умерла. Ищи доказательства в могиле матери Джека". Но Сократ уже не мог пояснить, и по сути, ему уже было все равно. Он лежал, широко раскрыв голубые глаза, и недвижимый его взгляд был направлен в мир, простирающийся далеко за рамки этого острова.
У каждой истории есть конец. Но в жизни, как и в смерти, конец - лишь очередное начало.