Внезапно ночью, у ручья, познали радость ты да я.
На правах эпиграфа
Найдем Джона в постели, собирающего себя по кусочкам. Ему нужно рассказать историю, которая, возможно, никогда не происходила, - не это ли определение художественной литературы?
Черт возьми, не доверяйте камерам (фото-, естественно, но обычным, тюремным, тоже не доверяйте: они ни до чего хорошего не доведут, если вы, конечно, не Фредерик Бегбедер и не планируете написать «Французский роман», но тогда вам не об этом нужно беспокоиться, совсем не об этом): они полнят, высвечивают все недостатки кожи, но что самое ужасное – они застают вас и запечатлевают навечно именно в тот момент, когда вы меньше всего к этому готовы (если вы, конечно, не Барни Стинсон). А конкретно сегодня, конкретно сейчас Джон понял ещё одну причину, по которой следует взять и разбить об асфальт первую же встречную фото- (и, если уж настроение будет совсем плохим, видео-) камеру: вспышка. Не одна и не две, а множество десятков, целый легион единиц, нитка бисера, в общем – одна за другой, они проникли в окно и разбудили его, не столько светом или звуком спускаемого с цепи затвора, сколько возмутительной наглостью и вопиющей противозаконностью вторжения в частную жизнь. Он даже сел.
- Черт возьми, - выругался Джон, пытаясь найти своё лицо и хотя бы извиниться перед ним. Вспышки продолжали проникать в комнату сквозь землистую кремовость штор, призванных защищать от них, от этих самых вспышек. Он думал о точке невозврата, о своей островной Одиссее – хотя если приключения принято называть по имени героев, ту пусть будет Тилманиада – и о том, что было бы отлично вот так заснуть в первый день у костра, а проснуться в сейчас, в настоящем. Собственно, в эту игру Джон играл ежедневно, а иногда, если свезет, как сегодня, и ежеутренне.
В дверном проёме показалось прекрасное создание – Создание, вот так, с заглавной буквы, не в пример ему с утра прекрасное, окруженное облаком парфюма, свежести и той особенной энергии, которая заставляет мужчин вставать и бриться – меньшее, чем они могут поблагодарить и ответить за те три часа, на которые раньше она встала, чтобы ты при пробуждении увидел Её, Афродиту, не с торчащими в разные стороны волосами и облупившимся лаком на ногтях, а вот такую, прекрасную в своей ослепительности, сексуальную в своей выглаженной, а потому недоступной его грязным рукам, одежды, и, если уж мы об этом заговорили, ей совершенно не шло это платье…
- Тебе совершенно не идет это платье. Сними немедленно!
Она качнулась на каблуках, подошла к постели, в которой он, бессовестный мужлан, снова развалился, и кинула ему собственную футболку. Его собственную футболку, не её, было бы странно, если бы она кинула свою, вы не находите? Тем более что она не носила футболки. Вечерние платья, костюмы для съемок, дизайнерскую одежду - но никак не эту обывательскую межполовую одежду.
- Тебе пора, - голос звучал равнодушно. – Студия прислала за мной машину, она приедет с минуты на минуту.
О, отлично, а вот теперь его выкидывают, как щенка, за дверь. Использовав для своих плотских нужд, что называется, не корысти ради, а для потехи телесной. Хм… а что, все не так плохо, как кажется.
- Выгоняешь меня? – с издевкой поинтересовался Джон, сел, опустил голые волосатые ноги на пол и пошевелил пальцами.
Она состроила язвительную гримасу, развернулась и ушла куда-то в глубь дома. Наверное, это была тилмановская карма, этакий бумеранг судьбы – получай Джон за все те разы, когда сам обращался с женщинами точно таким же образом. Правда, у Вивиан сейчас была совсем другая мотивация, а тот факт, что при живом-то Джейке она продолжает бегать к Тилману, как в старые-добрые времена на острове, лишь радовал. И действительно, Вивиан Джилленхол, отвратительно звучит, и нужно ей выходить за него? И этот сопляк внешне слишком похож на Слава, чтобы Джон не хотел ему врезать. Но то, что наша звезда прячет Джона все это время, когда ее личная жизнь на виду, даже как-то льстит, и все мы знаем, что это обычная интрижка, затянувшаяся ненадолго, но ненадолго затянулось.
Тилман оделся и вышел через черный ход.
Найдем Джона идущим от парковки к пляжному бару. Калифорния славится своими барменами, и один из них мигом узнает Тилмана.
- Где она?
Бармен указывает куда-то в сторону воды, и Тилман, стараясь не споткнуться в песке (отчего его походка становится подростковой), идет по указанному направлению (он умеет ориентироваться по звездам, недаром же он нашел Вивиан), и в Городе Ангелов находит ангела. Конкретно этот ангел сидит на пляжном стуле, босая, а с длинными светлыми прядями играется ветер. Тилман может даже увидеть песок в ее волосах, она целые дни здесь проводит, что, впрочем, в ее положении оправданно.
- Привет, - он садится на песок у ее ног, лицом к ней, и протягивает картонный стакан с трубочкой. – Я привез тебе сок.
Она молча берет стакан. Вторая в плохом настроении. День начался зловеще.
- Как дела? Поедем сегодня к врачу?
Она молча пьет сок, еще с таким звуком, когда вместе с жидкостью захватываешь воздух – ведь знает, как его это бесит! Ну ничего, Джон ответит тем же: он наклеивает на лицо добродушную улыбку и с обожанием наблюдает за ней, потому что её это бесит еще больше. Он пытается быть хорошим отцом, действительно пытается, но эти гормоны и капризы – иногда хочется просто убить ее. Вот прямо сейчас он думает, как выхватит эту трубочку из ее рта и воткнет в глаз. Да. Прямо в голубой глаз.
- Черт возьми, Селин, ХВАТИТ! – Джон отбирает у нее стакан и с удивлением взвешивает в руке. Как она успела за десять секунд выдуть пол-литра ананасового сока?
- Тилман, ты какой-то нервный. Расслабься и посмотри на океан, неужели единение с природой не заставляет тебя забыть о всей бренности земного бытия и полюбить мир во всей его злобе и противоречии?
Ах ты, злобная сучка!
Невозмутимость – вот чего ему не хватает. Тилман сделал три глубоких вдоха.
- Знаешь, а ты ведь мог поцеловать меня, а только потом вспоминать, какой ты злобный. Это совсем не сложно, когда любишь кого-то кроме себя.
- Я люблю тебя, - тоном «не говори глупостей», как будто совершенно обыденная вещь. Меньше всего ему сейчас хочется трагизма. – Поехали к врачу.
Найдем Джона вбегающим в дом. Бросив вещи в углу, он идет в спальную, распахивает дверь и громко кричит:
- Я вернулся, малыш! – он выглядит таким хорошим мужем, что мама бы им гордилась.
Однако ее нет. Кристины то есть нет, не мамы. Впрочем, и мамы, строго говоря, тоже. Ее-то уж нет точно. Тут у нас история совсем другого толка.
А если быть точным, то она есть, но Джон ее не видит. С диким топотом Кристина несется по коридору, прыгает ему на шею, дожевывая бутерборд, и начинает издавать крики счастливой гарпии, пытаясь то ли поцеловать его в шею, то ли запить бутерброд его просоленной кровью. А потом они начинают заниматься диким супружеским сексом прямо на полу.
Ээээ… Стоп, мы же должны писать о будущем, а не прошлом? Простите, ошибочка вышла.
Найдем Джона в машине. Он роется в бардачке, с трудом отыскивает среди какого-то хлама (Откуда у меня здесь ёлочные игрушки? Это что, маракасы? обручальное кольцо и надевает его на причитающееся место белой, не покрытой загаром, кожи. Телефон разрывается от звонков, он же попадет в аварию! Включает громкую связь.
- Черт возьми, Тилман, где ты? Ты ведь обещал!
- Перестань, Эбби, я опаздываю всего на десять минут.
- Полчаса, Тилман! Я жду тебя гребаных полчаса!
- Следи за языком, - он не может удержаться и прикрикивает. Машина останавливает прямо возле нее, и Тилман с ужасом смотрит, во что она одета.
- Тебя что, пускают в школу в этом? – голос пропитан ядом. Эбби отвечает тем же:
- Я ведь не какая-то там малолетка.
- Да что ты, - злобная усмешка. С ней иначе нельзя. - Пристегнись.
- Ты псих!
- Ты сейчас пешком пойдешь.
- В следующий раз пусть меня встречает мама.
- Здравствуйте, мистер Тилман, - возле машины останавливается какая-то из училок, имена которых он уже и не пытается запомнить. – Можно вас на пару слов?
Пара слов превращается в обмен комплиментами и явное заигрывание, и когда Тилман снова садится в машину, поведение Эбби уже не кажется преподавательнице таким вызывающем и наглым.
- Ты все еще хочешь, чтобы тебя встречала мать? А кто будет отмазывать тебя от этих… - он проглотил совсем неизящное слово, вовремя припомнив, что хотя юбка Эбби короче его футболки, она все еще числится в разряде детей.
- Ты пупсик, - наконец она, довольная, что не придется пожинать плоды собственного пубертатного периода, пристегивается, а они едут домой.
И впервые за это утро, когда Джон переступит за порог, его не будут бесить, и раздражать, и кричать: «Тилман, ты козлина!», и ему не захочется размазать женскую голову об стенку, а все почему? Потому, что Кэрол на работе!
